Убегали от пуль, гранат, сидели в изоляторах. Журналисты TUT.BY рассказали о том, как прожили этот год

Редактор отдела новостей Галина Уласик: «Когда вышли задержанные с Окрестина, стал понятен масштаб жестокости»

Галина Уласик работала в ночь с 9 на 10 августа, когда против демонстрантов впервые применили спецсредства.

— Выходя на улицу в тот вечер, я даже не предполагала, насколько все кардинально поменяется в нашей стране. Когда мы шли с коллегами в центр к стеле, то даже не могли себе представить, что там будет происходить, с какой жестокостью будут обращаться с людьми, которые вышли в город.

Страха тогда не было, скорее, я даже до конца не осознавала, что происходит вокруг. Да, взрывы, дым, крики, но это было больше похоже на петарды. Кто мог подумать, что в людей будут стрелять резиновыми пулями и кидать светошумовые гранаты? Когда я звонила в редакцию и рассказывала дежурным, что происходит, мне даже не сразу верили. Я говорю, что люди начинают устанавливать баррикады, выкатывают на дорогу мусорные баки, а против них применяют водометы, а у меня переспрашивают: «Это точно? Ты сама это видишь?»

Я не видела там агрессивных или пьяных, людей с палками или камнями, вокруг стояли обычные горожане. Многие, как и я, были ошарашены тем, что происходит. Когда милиция оттеснила протестующих с проспекта Машерова к улице Тимирязева, мы смогли пройти туда, где раньше стояли кордоны силовиков, и увидели машины скорой помощи, кровь на асфальте, раненых, которым медики оказывали первую помощь и тут же увозили с сиренами. Тогда пришло понимание, что происходит что-то страшное.

А когда начали выходить задержанные с Окрестина, стал понятен весь масштаб этой жестокости. Начинаешь все это прокручивать и понимаешь, что и нас тогда с коллегами могли задержать, избить, как это произошло с другими журналистами. Наверное, нам просто повезло.

Самое сложное для меня — жить во всем том, что сейчас происходит в стране. Когда человека могут вытащить из квартиры и дать 15 суток просто за флаг на окне. Когда на улице во время прогулки задерживают мужчину, и он оставляет коляску с восьмимесячным ребенком и идет в автозак. Происходящее с 9 августа показывает, что мы все — абсолютно не защищены, что в стране сегодня — «не до законов». Журналисту, чтобы попасть под раздачу, вовсе необязательно выходить на улицу и лезть куда-то в гущу событий. Достаточно написать правду, которая не понравится кому-то наверху и все, тебя закроют.

Я очень хочу, чтобы Новый год наша Катя Борисевич встречала со своей дочерью и родителями, чтобы вернулись домой люди, сидящие по абсурдным обвинениям и получившие сроки за надпись на асфальте или поцарапанную дверцу милицейского авто. Чтобы вернулись те, кто вынужден был уехать из-за преследований. Чтобы суды были судами, а милиция — милицией, какими они должны быть.

Нам часто пишут читатели, что, журналисты — герои. Мы не герои. Герои — все те люди, которые готовы ради своих убеждений рисковать карьерой, работой, свободой, здоровьем и даже жизнью. Мы просто рассказываем всем их истории.

Журналистка Ксения Ельяшевич: «Домой я пришла под утро, с ощущением, что вернулась с войны»

Ксения работала в Минске 9 августа во время акций протеста. Именно тогда силовики и начали применять против протестующих резиновые пули и светошумовые гранаты.

— Как журналиста и как человека лично меня больше всего потрясли события 9 августа и нескольких следующих дней. Вечером после выборов мы работали с коллегами на стеле. Был теплый вечер, убежали из редакции в легких синих жилетках с надписью «пресса». Сейчас понимаю: наивные. Когда по людям начали стрелять и бросать светошумовые гранаты, стало по-настоящему страшно. Люди не могли быть готовы к этому; если честно, не были готовы и мы. Мне кажется, я тогда поняла, что чувствовали те, кто десятки лет назад бежал в землянки или болота прятаться от обстрела. От грохота тебя начинает тянуть к земле. Кажется, что только земля может спрятать от этого ужаса. Когда глазами ищешь любую яму, чтобы спрятаться, если до тебя все-таки долетит огонь. Перекресток Победителей и Машерова — это такое пустынное место, где почти нет деревьев или домов рядом, где абсолютно негде укрыться. Только тротуары, газоны и редкие кусты. Но вокруг этих самых кустов есть рвы — так вот я за ту ночь их, кажется, все пересчитала.

Помню, на тротуаре сидел окровавленный парень, мы подошли спросить, что случилось. А он отмахнулся, мол, ерунда — вот другого протестующего недавно забрали, у того что-то взорвалось в груди, несколько человек держали рану до приезда медиков — выживет ли? В одной из машин скорой помощи я заметила еще одного человека, которому врачи перевязывали ногу. Помню, когда пообщались, он напоследок вдруг громко попросил: «Расскажите всему миру, что здесь произошло». И мы пошли дальше. В толпе заметила мужчину, который ходил от человека к человеку и что-то показывал: оказалось, свою кепку. В ней зияла дыра, а он улыбался: мол, вот повезло, что прошла навылет, а не в голову.

Но больше всего потрясала реакция тех, кто явно случайно оказался в гуще событий — когда шел домой с работы или из магазина. Кто-то молча остановился в шоке с одним пакетом в руках, кто-то кричал проклятия в адрес силовиков. Кто-то задавал вопросы, но ответов с той стороны не было.

Домой я пришла под утро, с ощущением, что вернулась с войны. Но назавтра все повторилось. Вечером 10 августа я была в офисе редакции, откуда с девятого этажа виден город на несколько километров вокруг: на отдельный листок я стала записывать все вспышки и залпы, которые доносились из центра. На цифре 120 я уже сбилась со счета. А на следующий день все продолжилось.

Знаю, многие люди узнали об этих событиях спустя пару дней, когда в стране снова запустили интернет. Хотя уже до того редакционный телефон стал разрываться от звонков: люди рыдали, что не могут найти своих родных, что на Окрестина происходит что-то страшное. Помню звонок женщины, у которой муж вернулся домой избитым до синевы, но молчал, не говорил, что пережил. Только попросил передать журналистам: по какой-то ошибке в изоляторе остался иностранец. Тот настолько напуган, что абсолютно уверен: его расстреляют, если никто не вытащит на свободу.

Еще через пару дней мы с фотографом Вадимом Замировским приехали в больницу скорой медицинской помощи. Пациенты заявляли, что травмы им причинили работники силовых ведомств: так, по словам одного парня, его поймали во дворе и били, пока он не притворился мертвым. Еще один вышел в магазин за сигаретами, был избит прямо у подъезда — и попал на операционный стол из-за разрыва печени. Девушка из Гомеля лишь благодаря линзе в глазу не ослепла, когда взорвалась светошумовая граната, одно ухо не слышит до сих пор. И это лишь пару историй. Фотографии из этого репортажа пошли «в народ» — как плакаты на акциях против насилия. Даже после появления интернета люди брали эти фотографии в руки и выходили показывать на улице.

Думаю, события августа показали: даже при наличии информации многие предпочитают прятаться от реальности и делать вид, что ничего страшного не происходит. Мне кажется, это и есть самое страшное: делать вид, будто ничего не происходит. Почему-то вспоминаются кадры из хроники освобождения концлагеря Дахау в Германии. Тогда специально для жителей этого маленького городка, которые все время жили рядом, но делали вид, что ничего не знают — организовали «экскурсию» по лагерю. Сохранилось видео, как женщин в модных шляпках и мужчин в костюмах ведут вдоль могил и замученных людей — чтобы не говорили, что этого не было.

Долг любого журналиста остается тем же: показывать то, что происходит вокруг. Даже если кому-то хочется сделать вид, что ничего не было. Уверена, что это и есть причина, по которой моя коллега Катерина Борисевич до сих пор находится за решеткой, как и две журналистки «Белсата».

Главный редактор политико-экономического блока новостей Ольга Лойко: «Политический кризис в стране не разрешился, потому что проблемы не решаются»

Ольга, как и другие коллеги, в том числе работала и в ночь с 9 на 10 августа.

— Мы понимали, что будет много людей, что будет силовой разгон — то есть, к насилию мы были готовы, потому что было очевидно, что других рычагов нет. Но то, что уже до полуночи 9 августа начали использовать светошумовые гранаты — это нас несколько впечатлило, потому что я не помню, чтобы их использовали в 2010 и тем более в 2015 году. Когда основные действия в ту ночь сместились на Немигу, там уже начали стрелять. Я передавала в редакцию, что стреляют, у меня спрашивали, чем и из чего? Но я слабо представляла, поскольку резиновые пули не часто использовались до 9 августа в Беларуси. Я видела людей с заметными ссадинами и травмами, но сказать резиновая это пуля была или боевая не могла. Тут мы, журналисты, оказались технически не готовы.

Еще меня впечатлили первые зачистки протестующих у Оперного театра, а потом у «Белой вежи». Поголовно всех людей выхватывали: виноват — не виноват. Просто гребли абсолютно всех. И я себе не могла представить, куда этих людей денут, потому что на моих глазах всех забирали массово. Было очевидно, что среди задержанных были и случайные люди, не связанные с протестами: подвыпившие ребята из соседних домов, которые в шортах и тапках выходили посмотреть, что за такое чудо-водомет.

Были десятки машин с ОМОНом, внутренними войсками, всеми возможными силовиками. Протестующих было не сильно-то и много, тысяч 50, а вот силовиков оказалось впечатляющее количество.

В синей жилетке, конечно, мы не чувствовали себя в полной безопасности, но тогда у меня еще не было ощущения, что на нас охотятся. Оно появилось буквально через сутки, уже в следующий выход в поле, когда начали стрелять и хватать журналистов. А тогда нам еще дали выйти из «коробочки», где мы были с двух сторон зажаты силовиками, нас пропустили за кордон на проспекте Победителей. По сути для нас была обычная рабочая ситуация.

После выборов самым массовым по количеству участников был воскресный марш 16 августа. Я не могла себе представить, что марш будет настолько большой. Не могла понять, куда эти все люди идут, почему они не едут на транспорте, хотя он работает — но они просто никуда не помещались. Вот это, наверное, самое сильное впечатление от всей кампании, потому что я такого не могла себе вообразить никогда.

В целом политический кризис в стране не разрешился, потому что проблемы не решаются. Возможно, кому-то кажется, что высокую температуру сбили, но болезнь ведь никуда не делась. Все продолжается: люди массово уезжают из страны, меняют свои планы, недовольство у народа осталось. А работать у нас с проблемами, к сожалению, не умеют, и так вот оно остается в состоянии, когда ты очевидно больной, но при этом тебя пытаются выдать за здорового.

Поляризация общества в этом году произошла ужасная. Я думала, что власти сделают так, как обычно делает власть, заявляя, что выиграла выборы — ты выходишь и говоришь всем: «Ребята, я победил, я ваш президент, я вас всех люблю, вы мне все одинаково дороги, идите сюда „левые“, идите сюда „правые“, Бабарико выходи, будем вести переговоры и диалог». Это могло спасти ситуацию, но этого не произошло. А дальше уже была эскалация жестокости и реальный садизм. Так мы и дошли до этой жизни.

— С какими мыслями ты входишь в Новый год?

— Да все будет хорошо, на самом деле, потому что за людьми здравый смысл, знания и идеи. ВВП увеличивают не силовики, его увеличивают обычные люди, а людей не слышат. И попытка отобрать около 2700 человек на Всебелорусское народное собрание по принципу лояльности в стране, где живут 9,5 млн — это ничто. Соберите нормальную правильную выборку и спросите, вот тогда я скажу, что «да». Многие исследовательские центры провели опросы и по их итогам все видят, что нужны изменения, люди не считают власть легитимной, бизнесмены говорят, что ситуация будет только ухудшаться.

Журналистка раздела «Деньги и власть» Елена Толкачева: «Видеть в кино, как силовики спасают заложников, теперь уже немного смешно и удивительно»

— Этот год был реально сокрушающим. Не знаю, зачем всем нужен такой травмирующий опыт и коллективная психологическая травма, но каждому из нас все равно придется как-то это вписать в свою жизнь и все это осознать. Если еще в апреле мы не предполагали ничего подобного, то уже в августе оказались на линии фронта в собственной стране. И мне кажется, что это такая плата за право стать свидетелем истории своей страны и нации.

Год был реально сложный: мы стояли в очередях около изоляторов на Окрестина, в Жодино, в Барановичах, ночевали около РУВД, в котором были заперты наши коллеги, возмущались первым трем назначенным коллегам суткам за работу на массовом мероприятии еще в сентябре и радовались уже 15 суткам в ноябре вместо уголовного дела. И когда все спрашивали, как мы держимся, как я держусь, я всем говорила, что на священной ярости. Это правда. Страшная злость из-за несправедливости, которая происходит в стране по отношению ко всем, только она, наверное, держала на плаву и вела вперед без отпусков, без выходных, передышки.

Год был очень контрастный и это год работы на износ. Я посчитала, что прошла по Минску 290 километров, часов 20 просидела в РУВД, 16 часов — во дворе, который стал заложником силовиков. И честно говоря, я вчера смотрела «Крепкий орешек» и поняла, видеть в кино, как силовики спасают людей, которых взяли в заложники террористы, теперь уже немного смешно и удивительно.

В этом году я пряталась от светошумовых гранат, разрывающих в паре метров, стучалась в чужие квартиры и просила укрыть. В этом году я видела очень много добрых и открытых белорусов. Помню, как женщина вышла к участникам марша с ведром яблок и сказала, что просто больше ничем другим не может помочь. Но также я видела тех, кто был готов открыть дверь в подъезд и впустить силовиков, чтобы они забрали людей, которые в этот момент прятались в подъезде. Люди разные, страна разная, но меня радует, что добрых людей оказалось гораздо больше.

Я очень хочу, чтобы Новый год начался с возвращения домой Кати Борисевич, Даши Чульцовой, Катерины Андреевой, Марии Колесниковой, Виктора Бабарико, Максима Знака и всех остальных политзаключенных. Это нужно как минимум для того, чтобы мы знали, что все потери и испытания 2020-го были не зря.

Журналистка раздела «Деньги и власть» Надежда Калинина: «Сейчас за работу можешь получить не пинка под зад, а дубиной по шее»

Надя получила трое суток ареста по ст. 23.34 КоАП за свою работу, но формально за «Нарушение порядка организации или проведения массовых мероприятий». Она вместе с видеожурналистом TUT.BY Алексеем Судниковым освещала акцию протеста студентов. Леша, кстати, тоже получил трое суток ареста.

— В этом году оказалось, что право в Беларуси, к которому и до этого были вопросы, еще больше обнажило свою дырявость и добралось практически до каждого гражданина, в том числе и до нас, журналистов. Ты работаешь согласно всем законам и правилам, но никогда не знаешь, чем это для тебя обернется. Но этот момент не пугает, он больше стимулирует делать свою работу честно и нести за это ответственность. Еще до выборов мы знали, что журналистов могут задерживать, предполагали, видели, что постепенно отношение к журналистам ужесточается, но тем не менее были готовы продолжать, осознавая, что в этот раз ты можешь получить не пинка под зад, а дубиной по шее. С каждым разом репрессии становились все жестче. Лично на меня в этом году повлиял еще один момент: больно, когда ты не можешь помочь коллегам. В первые дни после выборов я знала, что журналисты работают под пулями и гранатами, а ты в это время находишься в тепле дома, и только в отражениях в окнах соседнего здания видишь свет от светошумовых гранат и слышишь грохот на всю улицу. И было очень сложно от осознания, что ты в этот момент не можешь помочь своим коллегам. Это даже сложнее, чем в принципе работать в нынешних условиях.

В сентябре после работы на акции протеста студентов я, как и другие журналисты, получила, трое суток ареста. Когда нас задержали, я прекрасно понимала, что мы или выйдем через десять часов, как и другие журналисты, которых до этого задерживали уже не раз, или мы будем среди первых, кто отсидит сутки. И я понимала, что при втором варианте количество суток будет небольшим, но морально готовилась к худшему.

В РУВД сотрудники правоохранительных органов удивлялись, что нас так поддерживают (в это время коллеги журналистов ночевали около РУВД на улице. — Прим. TUT.BY). Это нам сильно помогало, и потом, сидя на Окрестина, я понимала, что там за нас ведут борьбу и делают все, что надо. А нам остается ждать и не пороть горячку.

Когда стало понятно, что мы остаемся ночевать в РУВД и завтра будет суд, я сказала: «Ну ок, 15 суток». И это помогло — ты ставишь мысленно установку, что будет 15 суток и ты к этому готова. Еще до суда нам передали передачу, там было столько вещей, что я подумала: наверное, все-таки коллеги уже знают, что мы останемся на Окрестина на 15 суток, а я еще нет.

— В плане журналистики, что было самым сложным в этом году?

— Не выходить за рамки журналистской объективности. Когда я как человек в корне с чем-то не согласна или внутри прямо все разрывается от того, какое видишь отношение к себе, как и к людям в принципе, а внешне при общении и в текстах тебе нужно продолжать сохранять каменное лицо, ставить мозг на нейтралку и не выходить за рамки. В этом году это было, действительно, очень сложно.

— Ожидала ли ты, что все в этом году все так сложится?

— Эксперты и политологи говорили много всего, но в этом году не успел эксперт тебе что-то сказать, как оно становится неактуальным. Еще в мае, когда стало известно, что выборы назначены на август, все говорили: это чтобы было тихо, как в 2015 году. Но потом шаг за шагом что-то происходило: начались посадки, люди не могли попасть в избирательные комиссии, стать наблюдателями, тех, кто всего лишь собирал подписи за кандидатов, снимали на видео люди без опознавательных знаков и увозили в РУВД. Конечно, я не ожидала, что произойдет то, что произошло. Понимала, что общество развивается, многие в Беларуси мыслят уже не так, как раньше, и они не только на кухне высказывают свою позицию, они уже хотят, чтобы их слышали и чтобы с их мнением считались. Но я не ожидала, что все обернется так и уж тем более я не ожидала, что людей будут пытать.

— С какими мыслями ты входишь в Новый год?

— Всякий раз, когда кажется, что мы пробили очередное дно, случается что-то, что возвращает надежду. Абсолютно понятно, что к тому, что было раньше, мы не вернемся, это просто невозможно. Ни законы времени, ни физики, никакие другие законы не позволят вернуться к тому состоянию, которое было до этого года. Есть два пути — либо очень страшный, либо сложный, но, скорее, позитивный. В этом плане я смотрю в будущее с оптимизмом.

Журналистка Александра Квиткевич: «Во время моего ареста родителям было тяжелее, чем мне»

Александра в этом году отсидела 15 суток ареста, ее задержали после работы на марше пенсионеров. Саша работала на акциях протеста с августа.

— На маршах в этом году я работала впервые в жизни и могу сказать, что впервые почувствовала себя настоящим журналистом. Я понимала, что мои родители за меня волнуются, но решила от них ничего не скрывать. Они привыкли, что я журналист, который в основном работает по телефону, никуда не лезет, и по сути, самая большая опасность в моей работе — то, что за материал могут подать в суд. Сейчас все было по-другому. 10 августа в Серебрянке я попала в оцепление ОМОНа, там было очень много техники, взрывы, дым… Я не убегала, потому что была в жилете и понимала, что силовики должны видеть, что я журналист, но какой-то парень меня одернул сзади и просто затащил в торговый центр, где прятались люди, чтобы я ненароком не попала под раздачу. Мне открыли крышу торгового центра и я смогла снимать оттуда.

Впервые ко мне подошли силовики, когда я работала у МЗКТ, но тогда меня не задержали. Был еще случай, когда нас заперли в костеле, мы там просидели минут 40, и нас выпустили. На Окрестина я загремела после работы на марше пенсионеров в понедельник 16 ноября. Я уже уходила домой, но меня внезапно схватили сзади и посадили в микроавтобус. К отсидке в 15 суток я была морально готова, до этого уже задерживали других журналистов и они сидели, поэтому в принципе я ожидала, что такое может быть. Я спокойно на это отреагировала.

Наверное, если бы меня посадили в камеру непонятно с кем, если бы это были не люди, которые сидели по ст. 23.34 КоАП, это было бы страшно. Но когда с тобой сидят интеллигентные, образованные, не асоциальные люди, то большой проблемы нет. Самым сложным во время ареста было то, что я не знала, что будет с моими родителями. Теперь я знаю, что им было гораздо тяжелее, чем мне.

После событий 9−11 августа меня удивило то, что среди сотрудников на Окрестина есть адекватные люди. После историй с избиениями казалось, что там работают садисты, но на самом деле, когда я туда попала, то поняла, что большинство работников — нормальные люди.

— С какими мыслями ты входишь в Новый год?

— Наверное, это странно, но я не могу сказать, что это был плохой год. Это был очень интересный год, год открытий. Ни в один год не было столько событий. Еще в этом году я узнала, насколько сильно люди любят TUT.BY. Я понимала, что нас читают, но когда ты идешь по улице в жилетке TUT.BY — машины тебе сигналят, люди машут руками.

Фотокорреспондент Вадим Замировский: «В квартире просидели часа три, а когда вышли, увидели в лифте и подъезде лужи крови»

Вадим Замировский фотографировал акции протеста с самых первых дней. В этом году он отсидел 15 суток в изоляторе, после того, как его задержали во время работы на студенческой акции протеста. Вадим вспомнил историю, которая с ним произошла еще в августе.

— Эта история, наверное, больше всего меня зацепила. Это было в августе. Сегодня, возможно, это уже и не звучит впечатляюще, но для августа это было что-то новое. Мы работали вместе с фотокорреспондентом Дашей Бурякиной. В фотоотделе нас ставили работать по двое для безопасности: если что-то произойдет, чтоб второй был в курсе и оказывал какую-то помощь.

В тот день во время работы к нам подбегали ОМОНовцы, отобрали флешки, и у Даши сработало что ли чутье: когда мы приехали на определенную точку, она предложила поискать для съемки более безопасное место, так как там все выглядело так, что если приедут силовики, то могут задержать журналистов вместе с митингующими.

На углу здания мы увидели пристройку, там на крыше стояли люди и выход на эту крышу был из чьей-то квартиры. Мы к ним попросились и оттуда снимали. В какой-то момент разгонять протестующих приехали силовики, мы еще удивились, что их было крайне много: там было 150−200 протестующих, а для них подогнали пять автозаков, несколько микроавтобусов, водомет. Это был первый день, когда, по нашим наблюдениям, силовики начали работать по новой тактике: блокировали все улицы с помощью ГАИ и прочесывали весь микрорайон.

Когда начался разгон, мы молниеносно с этой крыши влетели в квартиру к незнакомым людям, выключили свет, разговаривали шепотом, потому что силовики ходили под окнами и светили прицелами. Потом мы услышали, как они ворвались в подъезд. Оказалось, что там спрятался кто-то из протестующих. Мы услышали крики, звуки избиений. Для меня это с какой-то точки зрения был травмирующий опыт, в этой квартире мы просидели часа три, а когда вышли, увидели в лифте и подъезде лужи крови. Затем на цыпочках потихоньку дошли до машины и уехали.

Фотокорреспондент Дарья Бурякина: «В воздухе начали взрываться светошумовые гранаты, чудом я успела убежать»

Фотокорреспондент Дарья Бурякина рассказывает, что впервые после выборов работать на акцию протеста вышла не 9 августа, а на второй или третий день после этого. Она фотографировала в районе станции метро «Пушкинская». Там ей и пришлось впервые в жизни убегать от светошумовых гранат.

— По эмоциям, впечатлениям, ощущениям жизнь до августа просто вычеркнута. В этом году мне впервые в жизни пришлось убегать от светошумовых гранат, фотографировать из укрытий, постоянно прятаться — это не типичные методы работы для журналиста, ведь ты не делаешь ничего запретного. И ведь чтобы делать свою работу качественно, ты должен стоять от объекта близко, наблюдать, фиксировать. Это правила. А когда тебе приходится прятаться, то выполнять свои обязанности хорошо сложно и морально, и физически. Но в таких условиях проявлялись новые качества: смекалка, обострялась интуиция, ты старался спастись, не пострадать, уйти с места незадержанным.

В один из первых дней после выборов я работала в районе метро «Пушкинской», там было очень много протестующих, движение было заблокировано. Я фотографировала прямо на перекрестке, где было основное скопление людей, и в какой-то момент начали взрываться светошумовые гранаты, я стала убегать, чудом успела добраться до дворов и быстро оттуда уехать. Это, наверное, было для меня самое страшное воспоминание — ты сталкиваешься с тем, с чем до этого не сталкивался, не знаешь, куда оно может прилететь, не понимаешь, как оно технически работает и может ли тебя задеть. Но если рассуждать глобально, то все эти спецсредства, в том числе и светошумовые гранаты, которые применяли против людей, пугали меня меньше, чем возможная грубость и насилие во время задержания.

— С какими мыслями входишь в Новый год? О чем мечтаешь?

— Остаться в живых. Серьезно, мне кажется, что сейчас все мечтают о том, чтобы выжить и чтобы этот год поскорее закончился. По поводу остаться в живых я даже себе сделала пометочку. Каждый раз, особенно в последние месяцы, уходишь на работу с внутренней установкой — просто вернуться домой. Ты уже подсознательно готовишься к тому, что могут быть любые сценарии развития событий.

Видеожурналист Алексей Судников: «Я бы не поверил, если бы сказали, что буду ездить в такси в бронежилете»

Видеожурналиста Алексея Судникова неоднократно задерживали во время работы на акциях протеста, после одного из задержаний них он получил трое суток ареста.

— Вспомнить какую-то яркую ситуацию в этом году довольно сложно, потому что все настолько быстро меняется и стирается, что ты просто не успеваешь иногда запоминать, что с тобой происходит. Год назад мы монтировали программу «Люди на границе» из Грузии. И если бы тогда мне кто-то пришел и сказал, что будет пандемия, что мы уйдем работать на удаленку, что начнутся эти выборы и нам придется сидеть на сутках, на нашу прекрасную Катю Борисевич и других журналистов заведут уголовное дело, что нас лишат статуса СМИ, что других коллег будут вызывать в СК всей реакцией — если бы мне это кто-то это сказал, я бы не поверил и посоветовал этому человеку сходить и проверить его психическое состояние.

Самый важный момент, который изменил этот год, на мой взгляд — это то, что журналистское сообщество сплотилось, пропало слово «конкурент» и, наверное, появилось слово «коллеги» в том понимании, в котором оно должно быть. Когда во всем этом происходящем огне ты видишь своего коллегу не важно из какого издания — и вы держитесь друг друга.

Помню, как в августе начали выпускать задержанных из изолятора на Окрестина, я сел в такси, водитель увидел, мой жилет и надпись TUT.BY, уточнил, журналист ли я, и используя нецензурные выражения спросил, что вообще в стране происходит. Если бы мне кто-то сказал, что в моем любимом городе я буду ездить в такси в бронежилете — я бы просто никогда в это не поверил.

Я отсидел в изоляторе всего трое суток — это был один из первых арестов, которые дали журналистам, при этом одни из них мы провели в РУВД — так что это очень легкая версия того, что могло произойти. Но хочу сказать, что сидеть там намного легче, чем людям на свободе, которые за тебя переживают.

Журналист Станислав Коршунов: «Декабрь такой, как будто стою на вокзале и провожаю знакомых, которые уезжают из страны»

Наш корреспондент Станислав Коршунов 11 августа был задержан в Бресте во время выполнения своих профессиональных обязанностей. Его избили, изъяли технику. Но он не захотел вспоминать плохое перед Новым годом и решил рассказать нам всем позитивную историю, которая запомнилась ему в 2020 году.

— До выборов я в качестве журналиста поехал в агитационный тур по деревням с фермером из агрогородка Лососин в Пружанском районе. Фермер решил, что надо под конец электоральной кампании объехать деревни, чтобы провести там встречи с избирателями с доверенным лицом Тихановской, это была Зинаида Михнюк. Были последние дни перед началом голосования, в городах и райцентрах все бурлило, какие-то новости лились, а тут приезжаешь — и вообще тишина. Все знают, что выборы, но не потому, что телевизор посмотрели, а потому что пенсии пообещали выдать пораньше. Там заботы другие — кто-то лучок выбирает, кто-то за огородом следит, кто-то перепахивает поле… Люди думают о своем. И вот в одной деревне на встречу пришло пять человек, во второй — шесть, а в третьей было четыре человека. Кто-то поддерживал Лукашенко, кто-то Тихановскую, но были дебаты, люди на своем житейском уровне обсуждали избирательную кампанию. Я за все время, что работаю журналистом, не помню такой поездки: чтобы кто-то из кандидатов или из штаба решил поехать по деревням, чтобы агитировать за кандидата. С фермером, который затеял эту поездку, я недавно разговаривал, оказалось, что сейчас он в своей деревне стал врагом номер один. Когда мы ездили с агитбригадой, были люди, которые высказывались против Тихановской и за Лукашенко, но агрессии не было, были дебаты, собеседники не скатывались в оскорбления или негатив. Но после выборов восприятие людей изменилось, они резко озлобились, хотя по сути ничего же не изменилось: фермер в протестах не участвовал, он как жил в деревне, так и живет, как доил коров, так и доит.

— С какими мыслями входишь в Новый год?

 — У меня декабрь такой, как будто я стою на вокзале и только провожаю своих знакомых, друзей и приятелей, которые уезжают из страны. Потому что я постоянно только и узнаю, что кто-то уехал. После этого начинаешь трепетнее относиться к тем, кто остался, потому что круг становится все меньше. С грустью провожаю этот год, хочется оптимизмом себя зарядить, а его нет. Собаку себе заведу — она меня будет заряжать оптимизмом.

P. S. Собаку Станислав все-таки завел. Вот какого клевого пуделя Юну: