Дмитрий Галко: Весь оккупированный север Украины — Буча

Дмитрий Галко — известный белорусский журналист, сотрудничал с ресурсом «Белорусский партизан», «Радыё Свабода», газетой «Народная воля», был корреспондентом газеты «Новы час» в разгар событий на Донбассе 2014 года. В Беларуси в 2018 году его осудили на четыре года «химии» (исправительное учреждение открытого типа — RFI) за якобы нападение на милиционера. После приговора Галко уехал в Украину как политический эмигрант. После нападения России на Украину журналист остался в стране.

Большинство белорусов покинули Украину — их страна стала соучастницей агрессии, отношение украинцев, как говорят бежавшие сначала от преследований в Беларуси, а затем от российско-украинской войны, к обладателям белорусских паспортов резко изменилось. «А как еще к нам будут относиться, например, в Чернигове, городе-побратиме Гомеля, где половина Гомельской области закупалась товарами, после того, как он был практически весь разрушен русскими ракетами все из того же Гомеля?» — довольно частое мнение белорусов о последствиях войны для отношений между соседями. В интервью RFI Дмитрий Галко рассказывает о волонтерстве на освобожденных территориях, жизни белорусов в нынешней Украине и последствиях пребывания российской армии на украинской земле.

Дмитрий Галко: Я постоянно писал о войне, был уверен, что она неизбежна, писал много лет, не то что дней. Многие смеялись, прослыл чуть ли не городским сумасшедшим среди некоторых. Работа также способствовала ожиданиям — я сотрудник Центра стратегических коммуникаций и информационной безопасности, который за месяц где-то до войны перешел на особый режим работы, работали круглосуточно и хорошего не ожидали.

В ночь на 24 февраля не спал, послушал обращение Путина и на последних секундах его речи в Киев прилетела первая ракета. А мы с женой живем недалеко от аэропорта Жуляны, который обстреливался сразу. В общем, мы услышали войну в прямом эфире… И да, мы были испуганы.

У нас был план — как оказалось, план так себе — если начнется (война), то едем в деревню в дом матери моего знакомого. Взяли минимум вещей и поехали. Но прежняя привычная жизнь просто закончилась за считанные минуты: поезда уже не ходили, такси не смогли найти, в обычно шумной от разговоров электричке — тишина, и только оживление при сообщении о сбитом российском самолете. Деревня оказалась почти в эпицентре атаки на Киев, между Васильковом и Фастовом. Но чуть позже пришло успокоение: мы, как и многие, поддались панике, боялись, что Киев возьмут за считанные дни, но отпор оккупантам воодушевил.

Но тут пошли новости об участии Беларуси в агрессии. Честно говоря, я тоже считаю, что Беларусь участвует, бессмысленно говорить: нет, нет — наши же войска в Украину не отправлены. Ракеты вылетают из Беларуси? Вылетают. Инфраструктура используется белорусская? Используется. Именно там находится тыл россиян, где они лечатся, заправляются, ремонтируют технику. Катастрофы Бучи, Ирпеня, Гостомеля, всех этих ужасов не было бы, если бы не было Беларуси как плацдарма российской агрессии. Для меня очевидно, что Беларусь участвует в этой войне, что тут говорить. Вступят белорусские войска непосредственно в боевые действия, не вступят — это ничего особенно не меняет. А вот когда поползли в первые дни войны слухи о белорусской армии в Украине, то тут такая грустная история случилась…

Нас, в общем, просто выгнали из этой деревни с аргументами «мы — граждане страны-агрессора», «а что соседи подумают о вас и нас»… Это был шок, но я бы сказал, что он мобилизовал. Я подумал: ну и правильно, надо нам возвращаться в Киев, действительно, мы несем на себе эту печать вины — не буду пускаться в теоретические размышления о вине белорусов или невиновности. Виноваты, в определенном смысле виноваты, скажем коротко. И потому должны приложить все усилия, чтобы помочь Украине — кто как сможет.

Но если говорить об отношении к белорусам в целом, скажу, что проехал уже даже не сотни, а тысячи раз через всевозможные украинские блокпосты со своим белорусским паспортом. Не увидел даже намека на агрессию. В районе аэропорта Жуляны, где меня с женой остановил вооруженный патруль, мы уже подумали о своих паспортах как приговорах, но один из бойцов говорит: «О, я тоже из Беларуси». Вот так.

RFI: Ваш приемный сын, как я понимаю, сейчас в территориальной обороне?

Дмитрий Галко: Глеб, ему сейчас 18 лет, уехал в Польшу из Беларуси после событий 2020 года, а после начала войны из Польши перебрался в Украину и вступил не в тероборону, а в Вооруженные силы Украины (ВСУ). Был в Буче на задании несколько дней назад. Рассказал кратко в семейном чате: «Всюду валяются трупы. А между них бегают дети».

Но вообще много белорусов уехало, судя по профессиональному журналистскому чату — 99% уехало. Как-то это меня огорчило, работы для журналистов тут выше крыши. Но встречаются и тут белорусы.

Вот бывший сотрудник белорусского государственного ТВ Денис Дудинский вернулся в Киев, пробовал в добровольцы записаться, сейчас делает репортажи для телеканала «БелСат» — большой сюрприз. Встретил девушку, которая делает противотанковые ежи и печки-буржуйки для блокпостов в Киеве. К тому же есть сейчас в ВСУ и батальон Кастуся Калиновского, и другие белорусские добровольцы — они нас (белорусов) спасли и спасают. И морально, и рискуя своими жизнями — обеспечивают защиту Киева и не только Киева, обеспечивают практически мирную сейчас жизнь столицы.

Есть семья, муж за дочкой присматривает — он инвалид, все остальные члены семьи и примкнувшие родственники, люди с хорошим образованием, утонченные такие, играют на фортепиано, любят философию — и вот чистят картошку в теробороне, набивают мешки для блокпостов — и это тоже белорусы. Ну, у них была хорошая школа, они прошли всю нашу белорусскую революцию 2020 года, участвовали во всем в чем могли, видели многое.

RFI: Как получилось, что из журналиста стали волонтером?

Дмитрий Галко: Статус — плавающий, все меняется день ото дня, как и на любой войне. Начал как фиксер, офис моей организации весь выехал во Львов, формат работы изменился, какое-то время было непонятно, что с моей востребованностью, будет ли центр работать дальше. На меня вышли с просьбой помочь американскому журналисту, трижды с ним попали под обстрелы. Вспомнил свое фиксерское прошлое, тем более работать в поле я больше люблю, чем в офисе.

Так я начал ездить на фронт, а волонтерство пришло случайно. Остановились на блокпосту, последнем перед Ирпенем, а там сидели ребята в уцелевшем грузинском ресторанчике. Повара, которые кормили и военных, и местных жителей, и всех, кто проезжал через этот блокпост, попросили что-нибудь написать о них, разрекламировать их что-ли — им были постоянно нужны продукты, своего уже не хватало.

Это было мое первое полноценное волонтерство — привезли ящиками картошку, мясо, лук, морковку и прочее. Подумал, если тут получилось, может быть, получится и большее? Встретился с группой французских журналистов, как-то попали мы на одну волну — и стали ездить. Машины у меня нет, приходится с кем-то кооперироваться, а гуманитарный конвой — это также возможность слушать, разговаривать, видеть собственными глазами. Это ценно.

Мы первыми попали в Ирпень, где зачистка от оккупантов только начиналась, ходили прямо за спинами ССО. Или вот в абсолютно неожиданном месте попадаешь в зоопарк — село, рядом лес и тут же вольеры с экзотическими животными. Но зоопарк обстреливали, много мертвых питомцев лежит, надо вывозить выживших. Берешь, тащишь в машину этих шотландских пони и прочих. И тут — обстрел, стрельба по зоопарку — это что-то совсем уж сюрреалистичное. Ну кто бы поверил пару месяцев тому назад, что попадешь под ракетный обстрел зоопарка и будешь в это время смотреть на трупы пеликанов?

Разговор прерывается сиреной: «Это у нас воздушная тревога. Прямо спокойней стало на душе — тишина сейчас пугает больше, чем постоянные взрывы от прилетов ракет. Многие говорят, что так бывает на войне — тишина более тревожна».

Дмитрий Галко: Украина удивила весь мир, но удивила и нас, тех, кто здесь. Удивил Зеленский, удивили люди, которые не видели нормальной еды и воды неделями, которые друг друга не видели в течение 36–38 дней. Вот деревня Гавриловка Киевской области (38 км от Киева) — люди выходят на свет, им привезли гуманитарную помощь, ты как-то ожидаешь, что сейчас эти изголодавшиеся люди, которые месяц жили в аду, накинутся прямо на мешки с продуктами, начнут драться за еду и воду. Нет, все спокойно, все цивилизованно. На мой взгляд, люди, которые столкнулись с этим ужасным, кровавым, грязным, отвратительным — мне кажется, им просто захотелось пестовать, лелеять в себе эту цивилизованность. У меня такое впечатление.

О том, что я видел, можно рассказывать часами. Когда-нибудь, наверное, книгу напишу. В Гавриловке нам говорят, что надо съездить в селение Здвижевка — женщина там умирает, коты ее умирают, спасайте. Но военные говорят, что там опасно, еще не разведано это место, только на свой страх и риск можете ехать. Едем без преувеличения по «дороге смерти»: пасмурно, снег, сгоревшие машины всю дорогу — и трупы, трупы, трупы. К трупам в сгоревшей машине — семья, наверное, тяжело рассмотреть — подходить опасно, могут быть мины — это уже дело саперов. И тут на дорогу выходит группа мужчин, машут руками, останавливают нас. Оказалось, они в заложниках были всю войну, больше месяца заложниками в садовом товариществе «Мрія» («Мечта»). Они готовы были нам рассказывать просто бесконечно о том, что с ними было и что делали оккупанты, они не хотели нас отпускать.

И вот это одна из главных потребностей людей на территории, побывавшей в оккупации, не только еда, лекарства — потребность говорить, рассказать о том, что с ними случилось, рассказать миру. Я на Донбассе такого не видел, хотя прошел там журналистом всю войну, не видел, чтобы так встречали журналистов: готовы говорить часами, облепляют тебя — и говорят, говорят, говорят.

Их рассказы — ужасны, даже не трупы, которые ты видишь везде с первого дня возвращения захваченной территории. В Ирпене мы шли за спинами ССО — и трупы были везде, в том числе обезглавленные.

RFI: То есть происходившее в Буче, Бородянке — это не нечто экстра, сверхинфернальное, это, как ни ужасно звучит, обычная ситуация российской оккупации?

Дмитрий Галко: Буча, Гостомель — о них первыми узнал мир, и их ужасная тень накрыла множество других мест. А такая ситуация — с таким же количеством разрушений, страданий, мук, крови, ужаса — расползлась по всей оккупированной территории. На север от Киева до белорусской границы последствия варварской агрессии сконцентрированы запредельно — я видел все это своими глазами. Российское вторжение — это просто черная дыра, кровавая, мерзкая, ненасытная, которая расползлась тут и просто паскудит землю и уничтожает людей. И ты не можешь уже слышать и видеть это все.

Я знаю о случаях изнасилования несовершеннолетних девочек, об этом не рассказывают подробности, это закрытая информация, но это было. И про сожженных заживо, и про убитых с особой жестокостью. В очень редком селе тебе не расскажут о подобном, но это только потому, что успели убежать все. Но такие деревни, где оккупанты сидели одни, мародерствовали и бухали, — исключения. Ужас, который они притащили с собой, везде.

И хочу подчеркнуть, насколько важна качественная журналистика, ведь если бы мир не увидел всех этих кадров из городов и сел, не прочитал всех текстов, то Украина была бы обречена. Реакция мира вызвана и этими свидетельствами. К сожалению, мы не видим сейчас Мариуполь. Мы знаем, слышали о трагедии Мариуполя, но в полной мере мы этого не видим и не знаем — там уже нет журналистов. Может быть, если бы это видели и политики Запада, то после таких свидетельств им не осталось бы ничего, кроме как полностью заблокировать Россию, закрыть небо и т. д. Международная поддержка огромна, конечно, ее не сравнить с 2014‑м и последующими годами, но все равно недостаточна. Тут нужны очень решительные и жесткие действия против страны-агрессора. Нынешняя Россия никому не даст просто жить.

Вспомнил, что еще удивляет сегодня. Безусловно, это невероятная солидарность людей. Их выдержка, стойкость. По людям видно, что пережито очень много, да, они почерневшие эти люди, но вот не сломлены. Скорее, пережитое даже сил им придает. И такого, чтобы плевались, бились в истерике, нет, люди собраны, они ненавидят, но ненавидят спокойно. Это зло, эту опасность нужно уничтожить — такое общее настроение в целом. Люди сильно и хорошо держатся. Как хрупкие люди, хрупкие наши оболочки могут выдерживать этот ужас?

Я помню все эти картинки, которые нам показывали в школах про Вторую мировую, так сейчас наши картинки ничем от тех не отличаются, а возможно, они еще и страшнее… Кроме того, что эта российская армия абсолютно непрофессиональна, она еще и беспредельно жестока. Просто орда варваров.

Наверное, самой ужасной в истории эту войну пока не назовешь, но когда ты находишься тут внутри, наблюдаешь эту войну, то кажется, что так и есть.

RFI: Вопрос уже как к сотруднику Центра стратегических коммуникаций и информационной безопасности. Российская армия отказалась от киевского направления? Все сосредоточится на востоке?

Дмитрий Галко: Как я понимаю, через неделю максимум будет большое и страшное наступление русских на Донбассе. Также я не верю, что русские оставили в покое Киев и Киевскую область, да и вообще не верю, что они хоть что-то оставили в покое или исключили из своих планов. Армия РФ перегруппировывается, прорабатываются какие-то другие пути, они подтягивают то, что у них еще осталось. Удары еще будут всюду, расслабляться никому не стоит — ни киевлянам, ни даже городам на западе Украины. Да не стоит и самому Западу расслабляться, ни Польше, ни Литве, никому.

Я не военный эксперт, но мой давний прогноз о нападении с территории Беларуси, к сожалению, сбылся. А сейчас у меня и у многих есть четкое ощущение, что мы увидим попытку полностью уничтожить Украину, ликвидировать государство и страну как таковые. В крупном селе Быков местные жители рассказали о том, как общались с оккупантами, это многое поясняет, что сейчас у них в головах. Местные спрашивают у солдат, зачем они сюда пришли, что им надо, почему? Россияне отвечают: «Ну как же, что за вопросы? Идет Великая Отечественная война». То есть они реально уже убедили себя, что против великой России до сих пор воюют недруги, и вот они — участники горячей фазы войны.

На следующий день после интервью Дмитрий Галко повез свой первый гуманитарный груз в Чернигов, город, который был близок к полному окружению российскими войсками: 

«Это была фантастическая поездка, несмотря на все ужасы войны. Концентрация человечности, силы, взаимопомощи — неимоверная. Когда люди плачут от счастья, обнимают вас и говорят „Мы обязательно победим, потому что мы украинцы“, ты бесспорно веришь в это».

По его словам, Чернигову нужны «огромные конвои, сотни конвоев с помощью».