Памяти Старовойтова
В папке с вырезками последних лет – «Комсомолка», российские «большие» газеты и множество публикаций в белорусской независимой прессе.
Когда дважды Герой соцтруда Василий Старовойтов в почтенном возрасте стал политзэком, «принципиальную позицию» нынешних белорусских властей разъясняли ошеломленному народу и издания, которые принято называть государственными. Но вырезок с этими публикациями в собранных вдовой папках нет. Не потому, что Валентина о Василии Константиновиче говорит только хорошее. Потому, что в виновность Старовойтова перед новой властью (ой, как относительно это «новой» к власти, хозяйствующей здесь уже практически 20 лет!) не верит никто. Избегающие откровений с журналистами жители деревни Мышковичи – центра легендарного колхоза «Рассвет» – непременно замечают: расправились со Старовойтовым жестоко и несправедливо.
Две высоченные сосны
Василий Константинович Старовойтов ушел из жизни в феврале. Здесь все, с кем довелось перемолвиться, так и говорят: не «памёр», не «Бог прыбраў», как принято у белорусов говорить о смерти, а строгим и торжественным словосочетанием «ушел из жизни», как будто давая понять, что человек-легенда сам решил, когда уйти, и никакие силы – небесные или земные – тому не указ.
Вдова Валентина показывает, что место на сельском кладбище предполагалось на центральной аллее, рядом с могилой Кирилла Орловского, первого председателя, сделавшего «Рассвет» рассветом и оставшегося в имени легендарного хозяйства. Рядом с Орловским Старовойтов, обеспечивший «Рассвету» расцвет, был бы как будто вторым. Вдова Валентина, выбрав иное место для могилы, необъяснимой женской интуицией поняла, что они оба – первые, и что только тот, кто не искренен, выстраивает память согласно табели о рангах.
«Здесь вот две сосны, — подводит к убранной венками могиле Валентина. – Это ведь как будто и мы двое». Судя по ширине ограждения, вдова оставила у могилы еще одно место.
Я смотрю на высоченные сосны, «убежавшие» от зеленых собратьев, охраняющих полусумрак ранее созданных аллей, и понимаю, что необъяснимым образом два могучих дерева и здесь соединили Орловского со Старовойтовым – рядом и одинаково высокими. Мне кажется, Валентина это тоже понимает и втайне гордится, что нашла такой символ.
Радуница, «Пасха мертвых», обозначена на сельском кладбище свежими веночками и цветами, оставленными у могил ломтиками пасхальных пирогов. Василий Шлындиков и Людмила Грязнова – коллеги Старовойтова по Объединенной гражданской партии – кладут к могиле привезенные из Минска цветы, и этот букет тонет во множестве похожих. Даже оставшиеся с похоронного февраля венки и корзинки не растрепались и не утратили цвета, несмотря на долгие вьюги и короткую весеннюю хлябь.
Недалеко от могилы Василия Константиновича памятники первой жене Инне и сыну Дмитрию да белый мрамор для надгробия любимой внучке Настеньке…
Сломанная судьба
Дочь Старовойтова Наталья приехала в родительский дом ненадолго – установить памятник Насте, осмотреться-прикинуть, как возрождать осиротевшую усадьбу. Надо бы подремонтировать свою часть дома, но тяжелая болезнь и смерть Насти лишили семью средств, и Наталья с мужем работают в России, чтобы вернуться в Мышковичи хоть с каким запасом.
Работы в хозяйстве, где при отце заслуженно считалась его соратницей и опытным специалистом, для Натальи нет. «Ломая папину судьбу, они сломали мою», — сдержанно роняет Наталья Васильевна.
Центральная улица Мышковичей, поражавшая зрителей многочисленных фото и кинорепортажей светлым обликом передового социалистического села, состарилась. В морщинках-трещинках фасады двухэтажных домов, в щербинах-выемках асфальтовая дорога. Мастерка и кисточки требует стоящий на холме все еще величественный Дом культуры, где в феврале с председателем Старовойтовым прощались друзья, начальники, односельчане. На кадрах февральской хроники – сплошь женщины, пожилые и помоложе. Работоспособные мужчины из Мышковичей в большом количестве подались на заработки в Россию.
«Как много сломано!», — говорит Наталья, вспоминая порушенный цех по переработке картофеля, практически безотходное производство, созданием которого Василий Старовойтов занимался с отраслевым столичным НИИ в пору, когда безотходные технологии еще казались фантастикой.
Не справедливым, впрочем, будет обвинить нынешнее руководство хозяйства в уничтожении «Рассвета» – во-первых, я не просила их об интервью и не знаю глубины проблем, с которыми им сейчас приходится разбираться. Во-вторых, «Рассвет» на фоне иных виденных мною хозяйств отнюдь не догорает. Разве что высокой руководящей волей сломали его судьбу хозяйства-передовика, насаждая иные принципы лидерства.
Но сельские коттеджи на заложенных Старовойтовым улицах-бульварах разумностью бытового обустройства напоминают рациональные европейские усадьбы. Цветущие сады и палисадники демонстрируют любому заезжему, что деревня по-Старовойтовски – не коровьи лепешки под ногами. А в паре километров – ровная улица агрогородка, символа крестьянского «процветания» новейшего времени, без садов, беседок, цветов, но с коробочками-сарайчиками, куда, как признавался мне руководитель совхоза «Городец», отправившего в мир первого президента Беларуси, корова помещается только по диагонали.
Изобретая велосипед – тот же хлев для коровы – вряд ли разумно игнорировать достоинства прежних конструкций. Утверждая свое «Я», преступно и аморально топтать иных. Истина все равно восстанет – из пыли, из пепла, из старательно размазанной грязи. И новые сады не вырастут и не зацветут, если прутики в землю толкать со злым окриком, принуждением и преступным торжеством минутного победителя.
Валентина
Деревенский уклад создавался веками и, меняясь, сохраняет собственные уставы.
Я даже представить боюсь, что вынесла женщина, принявшая предложение почтенного по годам Старовойтова стать его «половинкой» и опорой. «Сказал безо всяких признаний-вступлений: «Валентина, переходи ко мне жить. Ты поможешь жить мне, я – тебе», — вспоминает вдова. Статная, красивая, подавляя дрожь в голосе и периодически вытирая набухающие слезами глаза, она проводит нежданных гостей по дому, где каждый уголочек и каждая вещь-вещица – ее память о счастье.
Мама, говорит, узнав о предложении Старовойтова, сказала: «Иди, дочка. Пусть год проживешь с ним, но это будет год твоего счастья».
Василий Константинович и Валентина прожили вместе 17 лет.
Когда был слаб и умирал, Старовойтов не отпускал ее не на минуту. Она ему читала и пела, пересказывала новости. Когда уставший Старовойтов засыпал, Валентина, сидя рядом, вязала крючком пестрые квадраты. Из квадратов потом собрала покрывало – полосками радуг и теней, ее надеждами и думами, укрыт сейчас диван на втором этаже построенного для их счастья дома.
Огромную комнату рядом она практически превратила в музей – фотографии, документы закрыли корешки книг в больших – на все стены – книжных шкафах, из содержимого которых при аресте имущества Старовойтова во время уголовного преследования судебные приставы старались выбрать «продаваемые» многотомники. Любимое кожаное кресло Василия Константиновича тоже было конфисковано вместе с диваном и журнальным столиком – «уголком», как говорят в народе.
«Уголок» из-под ареста выкупили дипломаты миссии ОБСЕ.
А Василий Константинович, обвиненный в превышении должностных полномочий, экономических преступлениях, во взятках и в организации убийства главы Могилевского комитета госконтроля Евгения Миколуцкого (!..), пробыл в заключении полтора года, встретив в тюрьме свой 75-летний юбилей. После двух сердечный приступов и микроинсульта, перенесенных в СИЗО, практически потерял зрение и долгое время не мог говорить. Журналист Павел Владимиров, по крупицам собиравший вести из мест заключения, обнаружил, что сокамерники, уважая несломленного «деда», прекратили в камере курить, чтобы хоть как-то облегчить Старовойтову физические страдания.
«Ты прости меня, Василий», — негромко поет вдова Валентина, единственно в сложившейся недавно песне обращаясь к Василию Константиновичу на «ты».
Как просить прощения всем иным, причастным к травле Старовойтова? И есть ли прощение тому, в чьих деловых и человеческих качествах он усомнился публично, объяснив, почему не поддержал эту кандидатуру на должность первого белорусского президента?
Говорят, смерть примиряет. Утихомиривает страсти между людьми. Все нечеловеческое, недочеловеческое, антилюдское смерть обнажает и вбивает в память так накрепко, что не одно последующее поколение будет об этом говорить.
…В райцентре Кировск, к которому по административной принадлежности относится «рассвет» и Мышковичи, дважды Герою соцтруда Василию Старовойтову установлен бюст. При жизни, в 2000‑м. После тюрьмы, из которой Старовойтова выпустили в 1999‑м.
«Ты прости меня, Василий»?
От бюста, «по разнарядке» положенного дважды героям, Василий Константинович отказывался.
«Умру – делайте, что хотите!», — говорил Валентине.
Понять бы еще, чего мы хотим не по «разнарядке»…
В Мышковичах никто не сказал нам о Старовойтове благого слова, но все, озираясь, старались долго не говорить.
Объединенная гражданская партия инициирует сбор средств на скульптурный бюст Василию Константиновичу Старовойтову.