Александра Слуцкая: Я верю. А что еще остается делать? ФОТОИСТОРИЯ

Срок содержания под стражей сотрудников Пресс-клуба Беларусь Юлии Слуцкой, Аллы Шарко, Сергея Ольшевского, Петра Слуцкого продлили ещё на 2 месяца — до 23 июня. Результатов налоговой проверки нет. Ущерб, который насчитали ещё в самом начале, давно погашен родственниками. Следственных действий с ними не ведётся. Они просто сидят.

— Моя мама — моя подружка. Она всегда, всегда-всегда была моей подружкой. У меня нет такого, что я что-то не сделала с ней, не сказала «люблю». Мама родила меня в 19 лет и я всегда гордилась моей молодой мамочкой. Я привыкла болтать с ней каждый день. И не изменяю этой привычке сейчас: завела специальную почту и каждый день пишу ей электронные письма обо всем на свете. Отправляю туда какие-то интересные ссылки, фоточки. Когда она выйдет, она не пропустит ни одного дня моей жизни. Для меня очень важны эти «отложенные беседы», они помогают. Также я все время ношу с собой блокнот и записываю туда то, что я бы хотела, чтобы она узнала.

— Вас не задевает, когда говорят Александра — дочка Юлии Слуцкой, то есть идентифицируют через маму?

— Нет! Я этим очень горжусь, я дочка своей мамы, я за ней. И не только сейчас. Я гордилась ею всегда, а сейчас особенно. В одном из постов я пошутила, что хочу стать ей, когда вырасту. И я тоже журналист.

Мы договорились через адвоката о каких-то совместных штуках. Например, каждый вечер в 10 часов, когда у них отбой, мы «разговариваем». Я точно знаю, что в это время она думает обо мне, а я — о ней.

Из письма Юлии Слуцкой: «С утра до вечера здесь включен телевизор. В основном БТ. На своей шкуре почувствовала то, что и так хорошо знала: не имея информации из других источников совершенно невозможно представить себе, что же происходит на самом деле. И даже твердо зная, что что-то происходит — кажется, что это не так. Кажется, что вокруг тишь да благодать, и только нас изолировали, как вредных для этой благодати субъектов.

Еще из развлечений — мои девочки-соседки. Они все время балуются и шалят. То кривляются, то танцуют, то друг друга поддразнивают, то поют караоке вместе с телеком. Сначала мне было тяжело. Но теперь я понимаю, что это скорее отвлекает и развлекает.

В 18.00 ужин, а в 22.00 отбой. Яркий свет и телевизор вырубаются, и можно остаться с собой наедине».

Из письма Юлии Слуцкой: «По понедельникам у нас банный день. В баню нужно идти по улице. Девочки идут в халатах и резиновых тапках на босу ногу. Я надеваю носки и спортивный костюм. На 8 человек пять кранов. Душей нет, просто льется струя воды. На то, чтобы помыться у нас 20 минут. Включая одевание и раздевание».

—  У меня были нехорошие предчувствия, я  просила маму уехать. Помню, произнесла такую фразу: «А если тебя задержат в аэропорту?». Но она посмеялась, и ответила, что в аэропорту ее вряд ли будут задерживать — это было бы слишком громко.

А потом она сказала: «Неужели ты думаешь, что я могу уехать, если все мои здесь?»

Этот разговор был в ночь перед отлетом.

— У мамы талант собирать вокруг себя уникальные команды. Я знаю, что в Пресс-клубе талантливые и преданные делу люди. Я не сомневаюсь в ее команде, Пресс-клуб продолжает работать.

У нас в Телеграме есть чат «Команда» с родными, близкими задержанных коллег мамы. Мы обсуждаем там бытовые вопросы, что и как передать. Но можно писать и о чувствах, мы отлично понимаем друг друга. Микола Шакель, Юлия Кублицкая, Юлия Ольшевская — моя вторая семья сейчас. Мы все должны быть настроены на долгий марафон. Нужно беречь дыхание и силы.

С Петей (сын Юлии Слуцкой, также был задержан в декабре 2020 года. — Ред.) у нас всегда были очень особенные, трепетные отношения. Еще с детства мы подтрунивали и подшучивали друг над другом,  но  при этом точно знали, как и сейчас, что можем друг на друга положиться во всем, и доверить друг другу самые сокровенные тайны. Наш стиль общения —  подтрунивающий — сохраняется и в письмах. Петя шутит, что надает мне пинков за нытье, когда выйдет.  Я в ответ подписала его на газеты «Друг Пенсионера», «Переходный возраст» и «Частный детектив». Но Петя совершенно точно стал более сентиментальный. Даже называет меня в письмах Сашенька, хотя раньше было «эй, малая!». Это при том, что я старше его на 6 лет! Я пишу ему, что очень по нему тоскую, а он отвечает, что тоскует по бургеру-порви- рот. Но потом сразу добавляет, что у нас самая лучшая в мире семья.

А Юле (Юля Якубицкая — девушка Петра Слуцкого. — Ред.) он пишет любовные письма. И даже стихи.

Каждый может там оказаться. Девушка Петра Слуцкого рассказывает, каково это — жить в режиме следственного изолятора ФОТОИСТОРИЯ

Каханне, якое толькі ў кніжках бывае. Шчыры аповед мужа праграмнай дырэктаркі Прэс-клуба, якая сядзіць у СІЗА

Юлия Ольшевская: Когда я спросила, где Сергей был всю ночь, мне ответили, что «на дружественной беседе» ФОТОИСТОРИЯ

— Расскажите о своем папе, муже Юлии. Как он проживает эту ситуацию?

— У мамы чудесный муж. Он художник, скульптор, очень творческий человек. Но он интроверт, ему все это тяжело дается. Я знаю, что для папы — его зовут Александр — личное пространство значит намного больше, нежели для меня и мамы. И мне страшно даже представить, что он переживал, когда в их квартире был осмотр и восемь чужих людей ходили, лазили по вещам, что-то смотрели.

Мама для папы целый мир. Он живет мамой. Когда сотрудников Пресс-клуба увозили из Депатамента финансовых расследований в СИЗО на Володарского, мне отдали рюкзак с мамиными вещами. Это был очень мощный психологический момент: словно остатки человека вернули — какие-то обрезки шнурков, тесемок с одежды, обручальное кольцо.

Я маму в жизни не видела без этого кольца. Я даже не решилась отдать кольцо папе, потому что даже для меня это было сильным осознанием, что все серьезно. Я берегу папу, стараюсь ограждать его от этих событий. Письма он пишет, а передачи я взяла на себя, потому что очень важно рассчитать вес, чтобы можно было передавать все важное и нужное. Но он ходит на рынок, выбирает продукты для нее, упаковывает их для передач.

— Передавать передачи каждый день в условиях, когда письма не доходят, это способ сказать «я здесь, я с тобой». Важно передавать какие-то вещи, которые связаны с нашими воспоминаниями, событиями в жизни. Разрешено передавать неподписанные открытки, я выбираю открытки со словом «люблю», с иллюстрациями мест, которые мама любит. Такие приветики. Отправляю телеграммы, потому что они доходят. Например, отправила в телеграмме расшифровку ее сна. И конечно, пишу большие и подробные письма. Выкручиваюсь как могу.

— Моя дочка поделилась своими любимыми желатинками с бабушкой.

— Отправили?

— Конечно! И она поймет от кого это передача, потому что знает, что это любимые конфеты внучки Алисы.

— Одно из любимых маминых блюд — кускус. Его легко готовить: крупа запаривается кипятком, смешивается с болгарским перцем, оливковым маслом и лимонным соком. Я купила этот кускус и другие ингредиенты, а его не берут. Говорят, что это вообще? А для меня было важно его передать, почему ролтон можно, а кускус нет?! Я дозвонилась до каких-то дежурных. Собрался целый «консилиум по кускусу». Я показывала им статьи про эту крупу, рассказывала, как его готовить. В итоге врачи (!) сказали, что можно передать.

Я почувствовала в себе такую силищу (смеется), и раз я выиграла битву за кускус в СИЗО, то и не такое могу!

— Иногда могу разрыдаться возле окошка передач. Ходишь, держишься-держишься, но какая-то мелочь может добить. Например, открытки разрешено передавать, я распечатала папины картины в виде открыток. А женщина в окошке не взяла, говорит, нечего всякую мазню передавать. И я разрыдалась…

На следующий день они были очень ласковые, говорили, что все перемелется, не надо плакать…

Из письма Юлии Слуцкой: «Вся эта бесцельность и ненормальность постепенно становится нормальной. Все труднее сохранять веру».

— Если бы двадцать лет назад человеку сказали: «Твоя работа будет заключаться в том, чтобы разрушать снеговиков трактором, потому что у них – снеговиков — несанкционированный пикет. Будешь вылавливать в пруду бумажные караблики не того цвета», никто бы не поверил. Вокруг нас — чистое безумие. А журналисты стали для власти врагом № 1.

— Ну и нужно помнить о коллективном лукашенко. Он в каждой из женщин, которые принимают передачи в окошках на Володарского, в работницах почты, которые заклеивают ценниками лицо Ольги Хижинковой на упаковках колгот, он в дворниках, которые сдирают наклейки с изображением флажков и «Погони».

До момента, пока не началось насилие, я могла понять каждого — и дворника, и гаишника. Но насилие стало точкой отсчета. Оно разделило нашу жизнь на черное и белое, уже нельзя быть где-то посередине.  

— Я очень боюсь надежд. Задержали маму и Петю — было ожидание 72 часов, потом рубеж — 31 декабря, но их не отпустили. Потом надеялась на 23 февраля, 23 апреля. А когда ничего не происходило — эмоционально чувствовала себя просто ужасно, невозможно было встать с кровати от тяжести ситуации.  А я не могу себе такого позволить.

Я не могу подпустить к себе эти черные мысли, представить маму в камере с этим фитильком от сигареты в туалете.

23 апреля решила, что с меня хватит. Нет, я не в коем случае не потеряла веру, просто теперь не связываю свои надежды с конкретными датами. Живу так, как научила меня Алла Шарко. Называется «режим бабочки-однодневки». Не нужно думать о том, что было и что будет. Нужно просто прожить день так, чтобы максимально успеть сделать все, что можешь, и при этом сохранить физическое и психологическое здоровье.  Прожила день — молодец. Завтра будет новый, и все начнется сначала.

Но конечно, я верю. А что еще остается делать?