«Обжаловать можете в газету «Гудок». Журналист Андрей Карелин – про 12 суток в бобруйском ИВС

«Сосед извинялся, что должен присутствовать при обыске»

В 6 утра 12 ноября Андрея Карелина, а также его родителей, с которыми молодой человек в настоящее время проживает, разбудил стук в дверь.

— Ответил папа, я тоже проснулся и услышал — открывайте, милиция. Сразу вышел, чтобы родители не пострадали, — вспоминает то утро Андрей.

Оперуполномоченный ОБЭП и сотрудник ОМОНа пришли провести у Карелина обыск. Андрей подчёркивает, что в сравнении с тем, что он слышал о том, как иногда проходят обыски у других, у него всё прошло не так «брутально».

— Спокойно зашли, предъявили постановление, заверенное прокурором Бобруйска Александром Конецким. Там говорилось, что обыск проходит в рамках уголовного дела по статье 369 УК РБ («Оскорбление должностного лица») и что у них есть данные, что я могу быть причастен к оскорбительным комментариям в интернете в адрес участкового Андрея Комара.

Силовиков интересовала только техника — у Андрея забрали ноутбук и телефон. Также взяли календарики и открытки ещё со времени предвыборной кампании Светланы Тихановской.

Понятых среди соседей, по словам Карелина, искали сами сотрудники милиции.

— Один из соседей даже просил у меня прощения, что ему приходится присутствовать при таком унизительном мероприятии, — говорит Андрей.

Протокол за пост в архиве

После обыска Андрея повезли в отдел милиции Ленинского района на ул. Гоголя, 18.

— Мне обещали, что всё будет хорошо, мол, не волнуйтесь, мы только быстренько проверим, что вы точно не оскорбляли Комара, и отпустим. Но в РОВД про оскорбление Комара больше не вспоминали, — рассказывает Андрей.

Технику Карелина осматривали сотрудники 11-го управления ГУБОПиК по Могилёвской области. Андрей рассказывает, что вместе с ним там были ещё трое ребят. Их технику тоже осматривали, с ними он потом попал в одну камеру.

— Все эти ребята впервые были задержаны, все трудоустроены, никто из них не курит даже, — подчёркивает журналист. — И всех осудили за репосты с каналов, которые теперь стали экстремистскими. Ребята признали свою вину и получили по 10 суток.

Андрей рассказывает, что в его соцсетях долго искали хоть что-то подозрительное, и в конце концов нашли пост в архиве инстаграма, созданный 24 февраля этого года, за который и составили протокол по ч.2 ст.19.11 КоАП РБ («Распространение экстремистских материалов или хранение с целью распространения»).

— В этом посте я использовал цитату Макея с его фотографией, и на изображении был логотип одного из СМИ (тогда — интернет-ресурса, — прим. авт.), которое у нас сейчас признано экстремистским, — рассказывает Андрей. — Но когда я его размещал, а это было ещё прошлой зимой, оно таким не было. Когда этот сайт признали экстремистским 13 августа, я перенёс пост в архив (читателям Инстаграм он не виден, — прим. авт.).

«Мониторинг лиц, придерживающихся в том числе экстремистских взглядов и идей»

На суде, который состоялся на третьи сутки после задержания, в понедельник 15 ноября, Карелин подчёркивал, что пост у него был в архиве, а значит, его никто не мог увидеть. Но ему вменили хранение с целью распространения.

— Старший участковый Первомайского района Борис Смоленок, который вёл дело, ещё и календарики с Тихановской, которые у меня забрали, принёс на суд, и сказал, что меня надо признать виновным в связи с оппозиционной направленностью моего инстаграма, — говорит Андрей. — Судья Анна Осипенко минут 30 думала над решением, и в конце концов дала мне 12 суток.

На суде, который состоялся прямо в ИВС, Андрей смог предположить, почему к нему вообще пришли — зачитывался рапорт участкового, в котором говорилось, что ГУБОПиК проводил мониторинг лиц, придерживающихся в том числе экстремистских взглядов и идей.

Также во время заседания журналист заявил о том, что ещё в отделе милиции за просьбу вызвать адвоката и сделать замечание в протоколе к нему было применено физическое и психологическое насилие. Это занесли в протокол заседания, но судья никак не отреагировала и никакой оценки этому не дала, говорит Карелин.
 

«Специальные» условия для «политических»

Андрей подчёркивает, что впервые в жизни его привлекли к ответственности. Также в первый раз журналист столкнулся с камерами в отделении милиции, с ИВС.

— После того, как меня задержали, я около 10 часов пробыл в РОВД в так называемом «обезьяннике». Там всё бетонное, очень холодно сидеть, — рассказывает Андрей. — Всё это время я ничего не ел, попить воду давали из-под крана, когда выводили в туалет. В ИВС привезли около 10 вечера, ужин уже прошёл, таким образом, больше суток без еды.

В ИВС, по словам Андрея, для «политических» были созданы «специальные» условия.

— В камере были три кровати, а нас там было пятеро человек. Постоянно переводили из камеры в камеру. Кровати деревянные, без матрацов, без постельного, — рассказывает журналист. — Мы по очереди спали на кроватях, на лавке. Но мне там было неудобно — уж лучше на полу. По ночам были две проверки, несмотря на две видеокамеры — нужно было проснуться, подойти к «кормушке», назвать свою фамилию, и можно было идти дальше спать, если получится заснуть.

Утром и вечером на проверку выводили из камеры, при этом надевали наручники. Вообще, любое перемещение вне камеры было в наручниках; на суд в том числе так вели, подчёркивает Андрей.

В камере круглые сутки горело яркое освещение.

— Задержанные за бытовые конфликты рассказывали, что раньше на ночь приглушали свет, а с нами теперь вот так — постоянно яркое, — замечает Андрей. — На кроватях с 6 утра до 22 вечера нельзя лежать. Нам не передавали никаких писем, и мы не могли ничего написать – у нас не было письменных принадлежностей, бумаги. Нам не передавали книги, газеты.

«Убивает неопределённость: тебя ведут в наручниках — и ты не знаешь, куда»

Передачи вообще не принимали до оплаты содержания в ИВС, подчёркивает Андрей. У родителей журналиста взяли передачу только после того, как они оплатили почти 175 рублей за 12 суток пребывания сына в изоляторе. Андрею из передачи отдали самый минимум — зубную щётку, пасту, туалетную бумагу, сушки с сухарями. Когда бобруйчанин выходил, он получил пакет со сменной одеждой, которую ему принесли родители, но ему так и не передали её.

Карелин обращает внимание, что камеры после ремонта в целом выглядят сносно, нет антисанитарии. Туалет в камере огорожен ширмой, человека за ней не видно, только слышно.

— Это можно было бы воспринимать как какой-то лагерь для взрослых, — говорит Андрей. — И вроде ты не работаешь, ничего не делаешь днями. Но с учётом всех ограничений, это воспринималось как пытка. Когда ты лишён возможности даже почитать что-нибудь, время идёт очень медленно. Ещё убивает неопределённость. Когда тебя куда-то ведут, тебе не говорят, куда. Тебя просто ведут в наручниках, и ты понимаешь, что в этот момент полностью уязвим. Ты никогда не знаешь, куда тебя поведут – на суд, на профилактическую беседу, или это будет очередная проверка.

«Есть ощущение уязвимости — непонятно, за что и когда могут снова задержать»

Андрею не дали возможности обжаловать постановление суда, на что у него было пять дней. У молодого человека не было ни ручки, ни листа бумаги, чтобы написать жалобу.

— Каждый день на проверке я говорил о том, что хочу подать жалобу. В ответ один из проверяющих сказал: можете обжаловать в газету «Гудок», — я — главный редактор, — рассказывает Андрей. — Но я продолжал во время каждой проверки настаивать на своём праве обжалования. В итоге мне принесли копию постановления суда. Так распорядилась судья Осипенко. Не знаю, почему. Никому из ребят не принесли. Но мне было нечем и не на чем писать жалобу.

Андрей вышел на свободу 24 ноября. Говорит, что больше всего его тронуло, когда он узнал, сколько людей за него переживали, связывались с родителями, предлагали помощь.

— Солидарность, правда, вдохновляет после 12 суток ежедневного ощущения несправедливости и постоянных угроз, — говорит Андрей. — Я очень благодарен тем, кто за меня переживал.

Журналист намерен вернуться к обычной жизни и не собирается уезжать из Беларуси — ведь закон старается не нарушать, хоть чувство безопасности теперь очень подорвано:

— Ты понимаешь, что ты очень уязвим, и непонятно, на каком основании тебя снова могут задержать.