Бывший редактор «Новага Часу» Оксана Колб: Считаю свой отъезд предательством, и это мешает нормально жить

Оксана Колб 28 лет работала журналисткой. Два месяца пробыла в заключении до суда. В прошлом году ее осудили на 2,5 года «химии» за участие в маршах протеста и временно освободили. Журналистка выехала из Беларуси. 

«Когда революция не побеждает — продолжается период репрессий»

Я пришла в журналистику в 1995 году, когда состоялся первый референдум, и тогда было очевидно, куда катится страна. И чем все это закончится.

Нынешняя белорусская власть не уникальна.

Подобных режимов было много в истории, и все они проходили одинаковые стадии. На первой идет укрепление власти за счет ограничения прав и свобод во всех сферах. 

После наступает короткий период оттепели, так как для сохранения власти нужны деньги, а деньги может дать только раскрепощенное общество.

Именно в этот период рождается и вызревает прослойка общества, считающая, что свобода и демократия — величайшие ценности. И наступает момент, когда она уже не может существовать в пределах этого режима. И начинается поиск выхода. 

Именно это и произошло у нас в 2020‑м. Я бы назвала это революцией развития. Печально, конечно, что мы не смогли дойти тогда до конца. Но как есть. Однако обычно, когда революция не побеждает, начинается следующая, как правило, последняя стадия режима — период массовых и жестоких репрессий, которые закончатся только с кончиной режима.

«Режим не насытится искалеченными жизнями никогда»

Для режима актуальна категория «невозможно остановиться».

Остановиться он сможет, когда почувствует, что опасности нет.

Если же посмотреть, что происходит сейчас в Беларуси, то до сих пор находятся люди, которые при любом случае выражают протест. Поэтому режим не остановится. И даже в последние минуты его существования будут выноситься политические приговоры.

В сталинские времена все остановилось только со смертью диктатора, и то на короткое время. После, конечно, не расстреливали тысячами, но преследование вольнодумства продолжалось.

В августе 2020 года под Окрестина я поговорила с ребятами, которые как раз в те страшные дни были в изоляторе. Один из ребят спросил, не напрасно ли все было и закончится ли это все.

Я ответила: конечно же, закончится, я 25 лет в это верю.

Мне бы хотелось, чтобы это закончилось в 2020 году или 2021‑м, но конкретных сроков, когда этот режим рухнет, никто не сможет назвать.

Некогда западные аналитики предсказывали крах СССР, но никто не мог представить, что обвал произойдет так, как он произошел в 1991 году.

То же самое касается и сегодняшнего белорусского режима. Это может произойти через 5 лет, а может и через 5 месяцев. Много факторов на это может влиять.

На факторы, которые могут привести к обрушению режима, мы влияем все меньше и, кстати, не без помощи самого режима, который делает все, чтобы люди не читали независимые медиа.

«Может, спасу гэбэшника от большого срока в тюрьме»

Жаль, что никто из тех, кто сейчас проводит репрессии, не учил историю в школе. И не помнит, что рано или поздно придут и за ними.

Пусть бы поинтересовались судьбой тех, кто расстреливал. Сколько они прожили и порадовались, что получили квартиру осужденного или очередную звездочку.

Когда ко мне приходило КГБ в обыском в октябре 2021 года, я им рассказала историю своего деда. За ним тоже приходили, и он прятался в лесах. Потом началась война и того, кто за ним приходил, схватили немцы. Они сказали, если в деревне найдется тот, кто возьмет на поруки схваченного, то его не расстреляют. Единственным человеком, который поручился за того нквдшника, был мой дед.

Кстати, гэбэшника, которому я это рассказала, поступок деда поразил, по крайней мере он так сказал. Кто знает, может, через некоторое время и я спасу того гэбэшника от большого срока в тюрьме.

К сожалению, люди, которые при власти, думают, что они вечны, смогут удержаться, если всех несогласных посадят или выгонят из страны, просто заставят замолчать.

Но это так не работает. В истории другие алгоритмы, и ее не перепишешь, даже если сжечь все старые учебники.

Надеюсь, что буду среди тех, кто будет слушать приговоры тем, кто выносил нам приговоры. Кстати, не хочу, чтобы они сидели. Это слишком легко для них и трудно для общества.

Хочу, чтобы они до конца своих дней работали. У нас много где требуются рабочие руки. Коровники, дороги, туалеты. Всем найдется работа. Я бы еще повсюду повесила камеры и запустила онлайн-трансляции, чтобы люди могли наблюдать за теми, кто считал, что они в этой стране хозяева.

«Проще сказать, что посадили из-за журналистов»

Люди любят перекладывать вину и искать виновных везде. Проще же сказать, что журналисты во всем виноваты, чем взять на себя ответственность за то, что благодаря нашему «я в политику не лезу» установился лукашизм.

Сложно и травматично признать, что благодаря молчаливому согласию большинства общества Статкевич, Северинец, Дашкевич и много других людей были за решеткой и до 2020 года. Но вместо солидарной поддержки многие говорили: а не надо было лезть, чего им не хватало.

Шаг за шагом режим забирал наши права и свободы, а взамен предлагал чарку и шкварку. Вместо того, чтобы поддерживать деньгами партии и медиа, бизнес выбирал приспособление, взятки и связи. А в итоге имеем что имеем.

Принцип «хата с краю» довел до того, что хата эта пылает открытым огнем, а спасать скоро некому будет.

Заметьте, те, кто все эти годы боролся с режимом и пытался достучаться до общества, никогда не винят журналистов. Более того, режим делает все, чтобы в обществе закрепилось мнение, что это независимые медиа во всем виноваты.

Особенно когда пропагандисты говорят, что задержали за фото, видео или еще что-то, что было в медиа. Этот абсурд даже обсуждать не хочу.

Но имею вопрос к тем, кто тогда выходил и с восторгом делал селфи с политиками и активистами на улицах, кто позировал фотокорреспондентам с плакатами на маршах, кто выкладывал эти фото где только мог, так как гордился знакомством, демонстрировал свои смелость и гражданскую позицию.

Для чего вы это делали? Чтобы хайпануть (именно в этом часто обвиняют журналистов) или чтобы действительно выразить свою позицию?

Если последнее, то имейте честь идти до конца. И еще за решеткой находятся сейчас более 30 журналистов.

Около 80% (а может, и больше) журналистов вынужденно уехали из страны, так как были уже в неволе или могли попасть за решетку за свою работу.

За то, что все эти почти 30 лет пытались донести до общества, в какую трясину сползает наша Беларусь.

«В 2020 году о «Новым Часе» режим забыл»

Можно сказать, что триумфальным для нас был период с августа по середину декабря 2020 года (тогда сайты независимых изданий блокировались, а газета «Новы Час» выходила в печатном виде, работал сайт. — «НН»).

Тогда мы почувствовали, что наша работа нужна. Приходило очень много людей за газетой. Много ее люди разбрасывали в своих районах. У нас росли доходы, поступления от рекламы. Это было классно. Но, увы, это было лишь несколько месяцев, а потом все закончилось.

Но главное, что за это время мы успели дойти до политзаключенных.

«Новы Час» доходил до мест заключения после событий 2006 и 2010 годов. Мы посылали газету всем политзаключенным. В 2007 году была борьба с администрациями колоний, когда не хотели принимать газету. В 2010‑м то же самое мы проходили с Николаем Статкевичем. С администрацией могилевской колонии, где сидел политик, борьба шла очень долго.

Доходил «Новы час» до политзаключенных с лета 2020-го по лето 2021-го. То, что газета была важна для них, я почувствовала и услышала, когда сама попала за решетку.

Те люди, с которыми я встречалась, много приятного говорили о «Новым Часе». Маша Рабкова и Ирина Злобина называли «Новы Час» нашим «тюремным тиндером».

Из газеты узнавали о всех днях рождения политзаключенных, получали фотографии. Некоторое время в тюрьмах нельзя было получать фото. Например, снимок своего ребенка кто-то мог видеть первый раз в нашей газете.

То, что мы доходили до тюрем, было бы достаточно для существования «Новага Часу».

В 2021 году о нас вспомнили.

Конец 2020 года начался с сообщения, что нас выкидывают из всех киосков. В начале 2021 года посыпались одно за другим предупреждения. После меня вызвали в Генеральную прокуратуру, где предупредили, что мы можем угрожать национальной безопасности Беларуси. Потом выкинули из подписного каталога. В августе типография отказалась нас печатать. В октябре заблокировали сайт.

«Система наказания ужасна и разрушительна для общества» 

Когда попадаешь за решетку, практически не можешь ни на что влиять. От тебя мало что зависит. Ты там можешь есть, спать, читать, смотреть телевизор, если он есть в камере, и работать, если в колонии.

Примерно так живет много людей в Беларуси на свободе. Им не нужно принимать решения, от них ничего не зависит. Им классно.

За решеткой я была только два месяца, и для меня это и был своеобразный отдых, и очень полезный опыт с возможностью увидеть проблемы общества с другой стороны.

Например, проблемы осужденных по наркотической статье 328, женщин, убивших своих мужей, так как они не защищены от домашнего насилия. На это все смотришь не как на историю, услышанную в суде от знакомых, родных заключенных, а видишь вживую.

Там понимаешь, что после того как исчезнет режим, нужна будет большая работа, чтобы написать заново Уголовный и Административный кодекс.

Нужно будет пересматривать чуть ли не две трети приговоров, вынесенных за последние, может, 10 лет. Коренным образом нужно менять условия содержания всех заключенных. 

В Беларуси система настолько чудовищна и разрушительна для общества, что без ее реформы невозможно движение вперед.

«Считаю предательством свой отъезд из Беларуси»

Вопрос «Почему уехала?» задаю себе уже второй год. Каждый раз как будто даю на него ответ, но что-то внутри не дает покоя.

Я действительно собиралась отбыть свою «химию».

Поехать, как Татьяна Водолажская, работать уборщицей. Была готова к коровнику и чему угодно. Даже интересно было увидеть, смогу ли я к этому приспособиться, как смогу использовать в своей журналистской работе.

Однако буквально через две недели после выхода из СИЗО началась новая эпопея.

Сначала мне дали 13 суток административного ареста, а потом начали искать из Центрального аппарата Следственного комитета.

Я поняла, что пройти весь путь от задержания до отбытия «химии» у меня не выйдет. Скорее всего, я пойду по второму кругу. Наверное, к этому я не была готова.

Решение уехать было принято буквально за несколько часов. Вечером 28 июля я узнала, что меня разыскивает Следственный комитет, и утром 29 июля ехала в сторону российско-латвийской границы.

Мне до сих пор больно. Я считаю свой отъезд предательством, и это мешает нормально жить, радоваться и строить планы.

Это не эмиграция, а изгнание. Много знакомых, когда я уехала, спрашивали, «как ты там, устроилась ли, есть ли где жить». Для меня такие вопросы несущественные, пустяковые.

Здесь все хорошо. Есть где жить, что есть, можешь свободно ходить, но ты все равно не можешь быть там, где ты хочешь. Я хочу быть в Беларуси.

«Нет никакого плана, что делать дальше»

Намерение уйти из редакторства в «Новым часе» было еще до 2020 года. Просто события 2020-го отсрочили уход. 

Любая власть, даже такая мелкая, как руководство медиа, должна меняться постоянно.

Главный редактор всегда должен быть двигателем издания, а не его тормозом. Это плохо для всех. Уходить надо вовремя. Пока тебя еще любят или по крайней мере терпят.

Я решила не ждать, пока стану тормозом — и так, можно сказать, два срока пробыла, 8 лет, — а дать дорогу более молодым. 

Сергей Пульша все же на десять лет моложе меня, и его видение будет более современным, и ему будет более комфортно работать с той частью нашего коллектива, которой от 18 до 25 лет. Ну и главное, он готов взять на себя ответственность за «Новы Час». Поэтому, пользуясь случаем, прошу его поддержать.

Честно говоря, я не знаю, чем я хочу заниматься, и тем более не знаю, чем буду заниматься.

На сегодня я открыта для абсолютно любых предложений. Посмотрю, что мне подкинет вселенная, тем буду заниматься.

В моей жизни всегда было так, что прежде, чем что-то сделать, я составляла план. Любая мечта довольно быстро превращалась в цель. Сейчас такого плана нет.

Наверное, надо закрыть одну дверь, чтобы открылись другие.

То, что мне близко — это экологическое строительство. По крайней мере, на тот период, когда я вернусь в Беларусь, знаю, чем буду заниматься. Буду консультировать по вопросам экологического строительства. Тем более сейчас изучаю европейский рынок экологических материалов и технологий.

«Хотелось бы верить, что мы по возвращении не перессоримся»

Очень скучаю по своему соломенному дому (дом, возведенный из специальных соломенных блоков. — «НН»), который я три года строила вместе с мужем своими руками. Я все еще в нем.

Если что-то удается передать в Беларусь, то обычно это что-то для дома. Верю, что вернусь туда.

Мечта о соломенном доме появилась где-то десять лет назад. Вообще тема экологии меня очень интересует. Я верю, что человек когда-нибудь сможет жить в согласии с природой. Перестанет ее разрушать. Но начинать нужно с себя.

Вот решила, что для себя и своей семьи я хочу именно такой дом, в котором будет легко дышаться, который не будет вредить среде. Построили его в конце 2021 года и только начинали в нем жить.

Раньше много думала о возвращении. Казалось, что это будет какой-то победный марш.

Но сейчас думаю, что сначала будут слезы, много слез, объятия с теми, кто тоже вынужден был уехать. Может, после и будет шампанское. Но сначала слезы, в том числе по тем, кто не дожил…. 

А затем будет очень много работы.

Хотелось бы верить, что мы не перессоримся по возвращении. Научимся слышать друг друга. Будем понимать, ради чего мы вернулись, чего мы достойны и чего достойна наша страна.

Читайте еще:

Людзі з’язджаюць, але ствараюцца і развіваюцца новыя праекты: як жыве суполка беларускіх медыйшчыкаў у Батумі

Мінскі абласны суд будзе разглядаць апеляцыйную скаргу Аляксандра Манцэвіча 23 студзеня

«Калі ў хату ніхто не пагрукаў, на сёння і гэта вялікі пазітыў!» Калегі ў Беларусі пра адыходзячы год, мары, надзеі і пачуцці